Сверхдержава - Страница 21

Рут грустно улыбнулась:

— Не преувеличиваешь ли ты?

— Не сказал бы. Если честно, и сам бы не отказался стать единым целым с одним из этих самолётов на время полёта. Но Педро уже как часть механизма. Когда я попал в его штаб, там хватало людей, ведущих себя как машины.

Ребекка подошла поближе, чтобы лучше расслышать. Страницы вёрстки рассыпались по полу.

— Пап, а наш Алекс? Зачем ему Юпитер? Зачем подвергать себя опасности? Может, ему тоже хочется быть частью машины?

— К счастью, он не в бомбардировщике, Бекки, — ответила Рут за мужа.

— Да и нет смысла бомбить Юпитер. Мы даже не знаем, обитаем ли он.

Ребекка, хихикнув, заметила, что нападение и на юпитерцев, и на тайборийцев — в любом случае «действие на расстоянии», как говорит отец.

— Именно, — согласился Паулюс. — Это всего лишь часть мегамашины, которая управляет всеми нами. Культ обезличивания. Как говорили ещё в Египте в доисторические времена, «писец всевластен, он хранитель кисти Владыки Мира, владыка законов». Без записей и учёта никто не смог бы соорудить столь гигантские пирамиды.

— Но мы научились возводить небоскрёбы.

— Эти здания высоки, как и уровень манёвренности бомбардировщиков SS-20. Магическая игра слов. Их стремительность, невидимость, бесшумность, способность сканировать объекты и непревзойдённость способны сплотить граждан ЕС.

— То же, что прикрыть наготу фиговым листком, — сказала Рут.

— Возможно. Но всё равно раз за разом приходится залатывать дыры: «Безумцы» — яркое тому подтверждение. Невозможно создать совершенное государство. Мы видим: чем экспрессивней нападки на Тайбару — тем сильнее общественный резонанс.

Ребекку не столько взволновали слова отца, сколько язык жестов: сжатые кулаки, выступившие скулы.

— Пап, ты только не ходи на уличные митинги, ладно?

Паулюс рассмеялся:

— Ну уж нет, я ведь не человек дела. Потому потерпел фиаско от Суто. Предпочту в безопасности сидеть за компьютером и разрабатывать новые математические модели, которые уменьшат языковую экспрессию и, надеюсь, вылечат, как говорится в последнем воззвании «Безумцев», «мысленый астигматизм».

Паулюс вышел из дома и прошёл сквозь густую листву зимнего сада, устроенного ещё в XX веке, намереваясь покормить длиннохвостых попугаев. Птицы летали и щебетали в клетках на открытом воздухе.

Стены, со всех сторон огораживающие участок, препятствовали проникновению солнечного света. Андроид Стромайеров по имени Альфи неподвижно стоял под ракитовым кустом. В доме для него не хватало места, да и Рут не нравился его устрашающий вид. Здесь же, возле старого дерева, робот даже украшал сад. Когда Паулюс проходил мимо, «украшение» пожелало ему доброго вечера.

Ребекка присоединилась к нему. Они разбросали птичий корм, печенье и замерли в ожидании. Дочь положила руку Паулюсу на талию. Птицы, до того прятавшиеся в кустах, взлетели и примостились прямо у ног Стромайеров. Большие чёрные дрозды отгоняли воробьёв и зеленушек, клюющих поодаль.

— Ну и заразы же эти птицы! Жадные, эгоистичные! Никакого чувства справедливости! — воскликнула Ребекка.

— Вот такой была жизнь в юрский период. Если, конечно, эти жалкие твари действительно потомки динозавров.

— Возможно, птицы мечтают стать размером с дом, чтобы расправиться с живностью поменьше.

Пара стояла, наслаждаясь птичьими песнями.

Паулюсу было вовсе не до птиц: он рассматривал новые кротовые норы.

— Ненавижу кротов. От них одни неприятности.

— Но не для своих сородичей, — хихикнула Ребекка. — Читала, что в половом плане они настоящие звери.

— Совсем не романтично заниматься этим под землёй с полным земли ртом.

Они зашли обратно в дом и заметили блуждающего Мойшу Стромайера в старомодной полосатой фланелевой рубашке и поношенных вельветовых брюках. Паулюс и Рут забрали старика к себе два года назад, после того как жена его умерла. Теперь он жил в перестроенной мансарде на самом верху.

— Ищу кое-что, — процедил Мойша сквозь зубы и застыл на месте.

Паулюс предложил помощь, однако тот ответил, что у него, похоже, склероз, потому что он не помнит, что потерял.

В конце концов он обернулся и одарил их благодушной улыбкой.

— Дед, собираешься в синагогу? — спросила Ребекка.

— И даже не думаю об этом. В последнее время предпочитаю сидеть дома.

— Но я всегда могу отвезти тебя.

— Ты очень добра, Дорис.

— Меня зовут Бекки.

— Какой же я бестолковый! Бекки, конечно. Видимо, совсем спятил.

Он неуверенно прошёлся по комнате.

Паулюс молчал. Отец всегда так себя вёл, когда волновался. Ребекка же беспокоилась за него: сейчас она помогала деду сесть на стул. Мойша вдруг расстегнул брюки, вытащил член, взял его в правую руку и стал рассеяно его рассматривать. Затем потряс и засунул обратно.

Ребекка в смятении выбежала из комнаты.

Паулюс замер у входа в зимний сад. Увиденное шокировало его. Отец никогда не нарушал своего статус-кво. Инцидент напомнил ему о давно забытом садовнике, работавшем у них, когда Паулюс был ещё ребёнком. Тот всегда носил часы в кармане купленного в незапамятные времена излохмаченного жилета. Это был подарок его отца, погибшего в концлагере Аушвиц. Мальчик как-то застал садовника за изучением часов и потряхиванием своего органа мозолистой рукой.

Стромайеру вспомнились ужас и подавленность, испытанные тогда. Он подошёл к отцу, мягко взял его за руку и отвёл наверх, в мансарду. Тот шёл медленно, но не сопротивлялся.